МИР, КОТОРЫЙ ПРОХОДИТ ЧЕРЕЗ ТЕБЯ

На философском факультете Санкт-Петербургского университета состоялась встреча студентов и преподавателей с известным кинорежиссером Александром Николаевичем Сокуровым, режиссером-философом, чье творчество вызывает много споров и не однозначно воспринимается массовой аудиторией. Его произведения требуют от зрителей напряжения ума, заставляют во время просмотра трудиться, а не отдыхать.

Фильмы «Молох» и «Русский ковчег» были отмечены международными наградами на кинофестивале в Каннах  в 2001-2002 гг.

- Традиционный вопрос, которым обычно заканчивают встречу, а мы начинаем - ваши планы на ближайшее время?

- В той части жизни, которую я сейчас представляю (а это художественно-производственная работа) очень много прагматических моментов, связанных с экономикой, финансами, организацией работ. И очень мало того, что обычно понимают под культурой и искусством. Это, скорее, попытка быстрее пройти эти этапы, преодолеть преграды, чтобы получить какой-то результат. Вначале всегда, конечно, рутина, временами отвратительная, безнадежная, временами унижающая.

Сейчас наша группа работает над четырьмя картинами одновременно. Две из них уже практически реализованы. Это третий фильм из тетралогии, начатой «Молохом», с условным названием «Солнце». Это совместная работа с несколькими зарубежными странами. Главным героем фильма будет японский император Хирохито.

В конце октября, если экономическая ситуация будет благоприятна, мы приступаем к работе над игровой картиной, которую из-за дефицита средств должны отснять в кратчайший период - до первых чисел ноября.

Одновременно в работе находится третья картина из трилогии «Мать и сын» под условным названием «Два брата и сестра». Еще два сценария для документальных фильмов на стадии разработки.

Очень много времени отнимают переговорные процессы с зарубежными партнерами из-за несочетаемости законов и банковской практики Российской Федерации с экономикой и юриспруденцией Европы или Нового Света. Тотальное недоверие к российским юристам, финансистам создает огромные проблемы там, где вопрос, казалось бы, должен решаться автоматически.

Несмотря на наше провинциальное экономическое положение в мире, мы сохраняем полную независимость от западных партнеров во всем, что касается художественной стороны, художественной идеологии произведения, выбора способов ее реализации, персонажей и тех, кто работает в кадре. Никто не вмешивается в работу нашей группы. Все мои волевые усилия направлены на защиту своей работы от чужого внедрения и деформации. На моей стороне не только выстраданная, осмысленная и жестко сформулированная художественная идеология, но и понимание того, что я представляю культуру цивилизованного мира, которая еще многие-многие годы будет сохранять ауру независимости, несмотря на западноевропейское или американское давление.

Тот энергетический запас, который дает интеллектуальная национальная культура России, та широта представлений, способность компромиссного восприятия чужой идеологии, которые заложены в российской культурной географии, позволяют ощущать себя очень твердым и спокойным.

Имея за спиной такую культуру, такую интеллектуальную традицию, можно проявлять упорство, волевой напор и никогда не сдавать позиций. Вот что мне кажется очень важным в практической деятельности человека, работающего сердцем и головой. Это принципиальная установка. Если у тебя за спиной нет ощущения этого фантастического богатства, огромной интеллектуально-художественной энергии, то в мире искусства, где идет такая же бескомпромиссная борьба, как в экономике, политике, науке, просто не выжить. Культура тоже находится в состоянии войны, идущей очень-очень давно. И не мы эту войну объявляли. Факт этой борьбы определяет очень многое.

 - Анализируя ваши фильмы «Робер. Счастливая жизнь» и «Элегия дороги», напрашивается вопрос, считаете ли вы себя счастливым человеком?

 - В фильме «Робер. Счастливая жизнь» речь идет о французском художнике XVIII века, создававшем колоссальные по размеру полотна, сюжетом для которых были фантазии художника. В такого рода живописи меня поражает способность художника передать атмосферу.

Существуют различные виды искусств, многовековые, известные великими именами, блестящими произведениями, которые, тем не менее, эту атмосферу жизни, атмосферу фантазии передать не могут. Например, литература.

А вот музыке и живописи иногда это удается. Но даже тем, кому это удается, изначально необходимо быть мастером.

Для художников, интеллектуалов всех времен и народов это всегда было больной темой. Если есть дух, воображение, возбуждение, зачем тратить время на образование, мастерство, когда сам Господь Бог предлагает тебе испить из благодатной чаши.

И все же, жизнь творческого человека невозможна без высокой степени саморазвития. Самые существенные, самые необыкновенные результаты возникают только тогда, когда человек в первую очередь является мастером, а потом художником. И желательно, чтобы мастера и художника объединял в себе нравственный человек. Без стадии мастерства в мировом искусстве состояться невозможно. Это подтверждает и восточная философия, и искусство. Ничто невозможно без мастерства.

Дело совсем не в возрасте. Шостакович написал свою первую симфонию, когда ему было девятнадцать. А как много музыкальной культуре дал молодой Моцарт. Возраст души не всегда совпадает с физиологическим возрастом. Бывает, у десятилетнего подростка душа столетнего мудреца. И, наоборот, у девяностолетнего - возраст души младенческий. Есть люди, у которых души нет вообще. Наказаны Богом и все.

Но профессиональное становление, образование, мастерство абсолютно необходимы. Это неотъемлемая часть нравственности интеллектуального человека. Если ты не достиг мастерства в деле, которым занимаешься, уйди в сторону, не мешай, не засоряй пространство мысли, пространство культуры. Не засоряй собой, своими действиями, своим путаным сознанием, привносимым тобой хаосом.

Человек необразованный, не совершивший над собой никаких интеллектуальных усилий, - источник хаоса и мусора в обществе. Интеллектуал, не ставший мастером своего дело, вреден для культурного развития общества. Это очень опасный человек. Именно они становились идеологической базой для разнообразных нацистских, националистических движений.

На примере Робера я хотел бы показать, что нравственность и мастерство являются некой защитой, гарантией для общества. Для искусства, для общества вообще не важно, какое количество новых гениальных, талантливых людей приходят в мир. В этом не всегда есть потребность. Но потребность в мастерах, нравственных мастерах существует всегда. Это касается литературы, философии, кинематографа... и педагогики, которая в современном мире является фундаментом процесса общественного развития. В категориях гражданских персонажей именно она выходит сегодня на первое место.

Качество педагогики, педагога, воспитывающих людей имеет огромное значение. Для нашей страны это большая-большая проблема. Людей с гуманитарными, гражданскими амбициями много, но тех, кто в состоянии что-то сделать практически, очень мало. Их мало и среди мужчин, и среди женщин. И если женщины все-таки могут практически в эту жизнь что-то внести, хотя бы подарить миру ребенка, то мужчины, как правило, ничего не умеют. Это не ирония, а факт, являющийся следствием определенной направленности в развитии общества, искусной селекции, вытравливающей самостоятельные мужские качества.

А «Элегия дороги» - это моя попытка создания художественной среды с помощью кинематографа, позволяющего в отличие от музыки и литературы создавать материальный мир, которого не было и нет, но который может существовать при приложении определенных усилий. Нужно взять видеокассету или прийти в кинозал, усадить себя в кресло, найти время, а потом еще огромным усилием заставить себя смотреть и слушать то, о чем думает другой человек.

Визуальное искусство - это всегда процесс насилия с двух сторон: со стороны автора над вами и с вашей стороны над самим собой. Не каждый может участвовать в подобном процессе. А когда речь идет об искусстве - это вообще удел очень небольшого числа людей. Ни каждый человек может с открытой душой слушать и смотреть то, что до него пытается донести другой человек. Вообще, далеко не каждый современный человек может слушать, потому что не каждый современный человек читает. А только чтение формирует в нас человеческие навыки, - ни кино, ни радио, ни театр. Человеческие навыки формирует только литература, лист бумаги с текстом, который мы считываем своими глазами, букву за буквой, складывая в смыслы и эмоции.

В «Элегии дороги» я попытался создать некую атмосферу и некую жизнь, никогда не существовавшую. Естественно, что это нагружено авторским откровением, не философским, а тем, что стоит над философией - откровением души, откровением сердца. Самые крупные философы, по моему убеждению, самые искренние люди.

Абсолютно не важно, кто ты для общества, для страны. Для думающего человека важно, чтобы возникла необходимость и неизбежность заниматься своим делом. Тогда будет независимость, тогда будет искренность.

Эти «необходимость и неизбежность» будут проводить человека по таким лабиринтам сознания и эмоций, подталкивать к созданию чего-то абсолютно нового, что осталось еще, пожалуй, только в философии. Все остальные пространства культуры исчерпали эти возможности. Целый космос неизведанного в философии сохраняется благодаря ее колоссальному фундаменту, простоявшему так неимоверно долго. И где намерения, мысли, действия авторов столь неполитичны.

Политическому влиянию в современном мире подвержены опускающееся куда-то кино, литература, наука, архитектура. Вся практическая жизнь пронизана партийностью. И только философия оказывается в состоянии сохранять эту сокровенность, защищать ее своим особым образом. Философия очень важная часть жизни.

Можно ли назвать художественного автора счастливым человеком? Не знаю. Я себя не отношу к такому роду людей, потому что с течением времени мне не становится проще, а только тяжелее. С каждым годом, таким как я, в России становится тяжелей. Я не хочу сейчас обобщать. В данном случае я говорю о кинематографе.

Кроме того, востребованности в кинематографе как искусстве, в той пропорции, в которой необходимо кинематографу с учетом себестоимости его продукции, у нашей аудитории нет.

Интеллигенция сегодня в кино не ходит. Но в конце концов это не так и важно.

Главное для человека - продолжать работать. Каждый из вас, если еще не столкнулся, обязательно столкнется с этим счастьем или не-счастьем иметь работу. Работу, которая востребована кем-то, или работу, которая нужна вам, которая дает вам хоть какой-то минимум для материального существования и определенную человеческую гордость.

Не быть занятым, не иметь работы - занятость души, сердца, знания, времени - большое несчастье для человека, получившего не формальное, не техническое, а именно гуманитарное образование. Это очень большая трагедия.

Своей жизни я благодарен за то, что пока пусть и с большими трудами мне удается отвоевать возможность работать. И дать такую возможность другим, работающим в нашей группе. Это очень большая человеческая и гражданская задача. Мои соратники получают средства к существованию и никогда не разочаровываются и не стыдятся результатов своего труда.

Для гуманитария очень важно прожить жизнь, ни разу не устыдившись за то, что в своей жизни сделал. Это большое счастье. Редко кому из тех, кто живет и зарабатывает интеллектуальным трудом, такое счастье удавалось. Счастье не идти на компромиссы, не заниматься поденщиной, не заставлять свои мозги заниматься грязными делами, на что общество очень часто нас толкает.

Чем дальше, тем больше свинских привычек обретает общественное развитие. И тем больше свинских черт проявляется в облике окружающих нас людей. И начинается это, конечно, с молодежи.

Первые пяточки, свиные ушки начинают пробиваться у людей где-то на границе 20 лет. А потом свины и свинки оформляются окончательно. Остановить это свиноформирующее развитие - огромная, очень сложная проблема. В этой борьбе, как мне кажется, пока мы проигрываем. Хотелось бы надеяться, что что-то изменится в ближайшем будущем.

- Обычно режиссеров сравнивают с богами. Ощущаете ли вы себя богом?

- Естественно, нет, потому что знаю, что я - человек. Со всеми, и может быть даже в большей мере, чем у других, человеческими проблемами. Этот путь, постоянно требующий создания чего-то нового, каждый раз с нуля, обрушивает порой в такие сложные жизненные коллизии, принуждает иметь дело с такими тяжелыми болезнями человеческого сознания, что даже мысль о принадлежности к какому-то исключительному классу людей не возникает.

У политиков может когда и возникает. У художников - нет. Это невозможно в силу профессии, которая очень технологична, требует больших социальных навыков, технических знаний, художественной интуиции, волевых усилий для постоянного преодоления.

Съемочная группа даже в не очень большой картине состоит из 60 человек, а в «Русском ковчеге» было задействовано полторы тысячи человек. И всех их, собравшихся вокруг режиссера, надо примирить друг с другом, организовать внутри производства, внутри картины.

Но когда оборачиваешься на пройденное и видишь, что удалось сделать, начинаешь понимать, что кто-то тебе помогает на этом пути. Есть вещи, необъяснимые никакой логикой. Разновеликий, разнообразный мир, который через тебя проходит, требует терпения, понимания людей, небоязни человека.

Во многих моих картинах снимались непрофессиональные исполнители. Андрей Тарковский удивлялся: «Саша, как вы можете допускать, чтобы в картине снимались непрофессионалы? Надо же открываться этому человеку. Не понятно, что несут с собой эти люди. Это же страшно. Я боюсь их всех. Как можно открываться незнакомому человеку?».

Но очень часто это единственный путь создания того, чего еще не было. Новая человеческая натура, новая, не виденная ранее конструкция человеческого лица, через которое передаются невероятные энергетические токи. Человеческое лицо - поразительный источник смысловой сущностной информации. Зритель заслуживает увидеть на экране то, чего еще не было.

Любое созидание вообще включает очень много рутины. Так что никакой гордыни места уже не остается».

 - По мнению одного из западных кинокритиков, кинематограф «находится под игом» актеров и сценаристов». Как вы прокомментируете это высказывание?

- Вопрос о значении слова в художественной практике очень важный. Вообще, о значении слова, - где его достаточно, а где нет. Каков критерий словонаполнения? Говорят слова, но и изобразительное искусство тоже говорит. Есть живописные полотна, у которых надо простоять полдня, чтобы она все сказала.

В каждом произведении существует свой закон, на основании которого автор работает со словом.

Что же касается актеров-исполнителей, такой диктат существует и идет он от коммерческого визуального товара, на 95 процентов созданного американским и европейским кинематографом - целой индустрией, заинтересованной в коммерческой реализации.

Никаких художественных задач эта киноиндустрия перед собой не ставит. Сугубо профессиональные задачи. Спекуляция на актерском мастерстве или на актерской бездарности, что в общем-то одно и то же, является важным инструментом для манипулирования публикой, стимулируемой к пожиранию «индустриального» визуального товара.

Эта индустрия не персонифицирует аудиторию. Для нее не существует разницы в возрасте, культуре, национальном своеобразии. Для массового визуального товара вообще отсутствует проблема деликатности, корректности публичного акта. Большинство американских фильмов наносит сокрушительный удар по национальным культурам, по интеллектуальному развитию общества. Необратимый удар.

Почему возникают сложности между мусульманским и остальным миром? Почему произошли события 11 сентября? Почему в такой невероятно ожесточенной схватке столкнулись люди, способные себя подрывать, приносить в жертву собственную жизнь. Не потому, что они фанатики. Политики абсолютно этого не понимают ни в США, ни в Европе, ни в России. Просто невыносимо больше жить в условиях, когда границы стерты. Любой американский спутник, висящий над территорией арабской страны, может круглосуточно посылать туда информацию, разрушающую основы жизни целой цивилизации.

Совершенно очевидно, что нет стран развитых и неразвитых. Просто на разных территориях Земли существуют разные цивилизации. Нельзя говорить, что африканцы менее развиты, чем американцы или европейцы, или что арабы по своему развитию ниже евреев. Это разные цивилизации. И сейчас индустриально развитый мир совершает агрессию против другой цивилизации. Забирает молодежь из этой цивилизации. Разрушает основы жизни огромных территорий планеты. Это схватка будет становиться все более яростной и на территории США, и на территории России, пока не прекратится агрессия одной цивилизации против другой.

На вопрос: «Почему иракская армия не воевала с американцами?», - в одной из телепередач, я ответил: «Потому что цивилизации не воюют». Иракская армия ушла с поля боя потому, что она представляет другую цивилизацию. На поле боя им нечего делать с этими «кукурузниками»-американцами, упакованными по новейшим технологиям с головы до ног и существующим по абсолютно иным принципам.

Эту сложнейшую актуальную проблему не в состоянии осмыслить даже философы. Мировое философское сообщество категорически не приемлет позиции, что мы живем на Земле в условиях общежития цивилизаций. Нет разницы в уровнях развития цивилизаций. Ни экономика, ни деньги, ни индустрия здесь не при чем. Разные цивилизации живут параллельно. Однако эта параллельность существования цивилизаций в одной временной рамке абсолютно не осмыслена обществом и политиками.

Возвращаясь к проблеме визуального искусства и кинематографа, в частности, хочу сказать, что здесь очень трудно жестко определить законы, по которым создано произведение. Осмысленных, осознанно замотивированных, обозначенных конкретными мыслями и словами каких-то ходов очень мало. Произведение искусства создается целиком. Зачастую оно принципиально не анализируемо. Очень мало искусствоведов, философов понимают, что для оценки, осмысления художественного процесса существует только синтетический путь.

- Снимать кино для вас - профессия, искусство или средство существования?

- Сейчас уже трудно отделить одно от другого. Если бы в свое время кто-нибудь объяснил мне, что такое «делать кино», то я, скорее всего, не пошел бы в кинематограф. Потому что эта профессия очень много забирает у человека. Вообще, всякая художественно-интеллектуальная работа на каком-то определенном уровне начинает уничтожать автора, использовать его. И ты начинаешь бороться за самосохранение. Понимание этого может наступить в любом возрасте. У кого в 25-27 лет, у мужчин - годам к 30, у женщин раньше.

В какой-то момент ты осознаешь, что делаешь фильм не для зрителя, а потому что у тебя в этом есть потребность. Все прочие мотивировки коммуникации произведения с обществом отступают очень далеко.

Если в момент создания произведения включаешь логический метод, начинаешь задумываться, как поймут его те или иные люди, не получается ничего.

- Фильм «Русский ковчег» - противопоставление образа ностальгирующего по старинной жизни странника и молодых людей с оформляющимися «пятачками». Возможно, именно эти странники создают в жизни какой-то нравственный порядок. А вы могли бы сказать об Эрмитаже (как о культуре) «мой Эрмитаж»?

- Думаю, что не будь Эрмитажа в Ленинграде, я бы и не задержался здесь. Потому что с Петербургом меня ничего не связывает. Я чужой здесь человек.

Я родился в маленькой деревне в далекой Сибири. По своей психологии, внутреннему строю я человек небольшого города. Соотноситься с таким классическим городом как Петербург - это очень большая ответственность для его жителей. Но... существование Эрмитажа примирило меня с судьбой, предопределившей мое пребывание в Петербурге.

Мое отношение к Эрмитажу? Это очень интимное чувство, возникшее, возможно, случайно. Дело было в декабре или январе, в большие холода, где-то за 25 градусов мороза. Я только-только заканчивал Институт кинематографии и, как большинство студентов, жил весьма бедно. Теплой одежды не было. Все мы мерзли ужасно. Единственным доступным для нас теплым местом в Ленинграде был Эрмитаж. На Ленфильме мне оказалось неуютно. Работать туда меня не взяли. Картины, которые я показал, посоветовали никогда больше не привозить и, вообще, на студии не появляться.

Жизнь оказалась очень суровой. Ленинград был коммунистическим городом во многих проявлениях, в привычках людей. Строгий, жесткий в политике город. И по отношению к молодежи тоже.

Как многие приезжие, мечтающие попасть в Эрмитаж, в один из дней накануне отъезда я пошел туда. И здесь мне стало очень тепло. Тепло физически.

Там я впервые почувствовал, что такое живая картина. Когда подходишь к полотнам Рембранта, и чувствуешь, что картины живые. В них присутствует сохранившаяся на века (пока материально существует холст) энергия прикосновения великого голландского мастера. Это не абстракция. Энергия ощущается буквально. Если вы это ощущаете, то, подходя к картине, чувствуете, как она начинает забирать энергию у вас, вопрошая: «Что в этом мире сейчас происходит? Расскажи, расскажи...». Подходишь к другому полотну, и там происходит то же самое. Они все начинают задавать тебе вопросы и забирать у тебя энергию, твои физические силы.

Проверьте сами. Попав в картинную галерею современного искусства или на выставку, представленную копиями, с вами никогда этого не произойдет. Но стоит оказаться в Лувре, Эрмитаже, в Прадо, где висят «намоленные» полотна великих мастеров, жизнь сохранившие вещи, вы теряете энергию, общаясь с «живыми» картинами.

Вот так Эрмитаж стал для меня родным домом. Вообще, мне кажется, что это одно из самых надежных мест России. Эрмитаж прошел через многое. Прошел и сохранился. Он был одновременно и музеем, и общежитием. В нем жило огромное количество людей. Там жил русский двор.

В отличие от очень многих крупнейших музеев эрмитажное собрание - честное. Там нет ворованных картин и очень мало вещей, полученных по контрибуции. Все представленные произведения - купленные и честно приобретенные государством и частными лицами. И в таком фундаментальном объеме, что кажется, будто имеешь дело с образованной страной, совершенно гениальной цивилизацией.

-  В чем вы видите цель вашего творчества?

- Для меня это очень трудный вопрос. Возможно, его нужно было бы задать человеку с более определенным положением в обществе, более состоявшемуся.

Я это делаю, потому что я живу, потому что еще жив. Потому что не потерял огромного вкуса к жизни, к ее различным сторонам. Мне все это страшно интересно. Мне абсолютно все интересно в жизни и абсолютно ничего не интересно в смерти.

Я делаю это не потому, что у меня есть обязанность перед обществом кого-то научить, показать, как надо жить. Таких мыслей никогда не было. Я просто пытаюсь делать то, что в состоянии делать. Я стараюсь ставить перед собой все более и более сложные вопросы в профессиональном и художественном плане и, насколько это в моих силах, решать их.

Я стараюсь, чтобы каждый новый фильм был другим, более сложным, в отношении ко мне в первую очередь. Мне кажется абсурдным разговор об ответственности философа, режиссера, художника перед обществом. Если это не стало аксиомой, давно пройденным этапом, то зачем вообще нужен этот разговор. Идти надо дальше. Главное, что должен делать художественный автор или интеллектуальный человек - всеми силами предотвращать убийство. Во всем остальном человек вправе искать, думать, размышлять. И в первую очередь - развивать самого себя».

- По вашему мнению, нужен ли Петербургу памятник Иосифу Бродскому?

- Если бы была моя воля, я поставил бы в городе столько памятников, сколько возможно. Потому что это напоминание, память. У искусства нет иной задачи, чем повторять одно и то же. В жизнь человеческого общества включаются все новые люди, не имеющие никаких навыков. Они никто и ничто. Искусство с его тотальной настроенностью на повторение, на внедрение в сознание каких-то очень важных, проверенных временем вещей, выполняет эту задачу.

Конечно, памятник Бродскому нужен. И Ахматовой, и Шостаковичу - настоящие памятники, а не какие-то торчащие головы. Памятников должно быть очень много. Нужен памятник людям, которых положил в землю этот монстр - Петр I, задумавший построить северный город. Нужно отмолить все грехи русской власти, русского общества. Перед Богом, перед жизнеустройством. Заставить покаяться их невозможно, но напоминать об этом все время необходимо.

На мой взгляд, Иосиф Бродский - очень образованный человек, у которого образование и интеллектуальная интуиция в творчестве гораздо выше художественной. Это математический философ с постоянной незаживающей раной внутри. С одной стороны, из-за того, что его выбросили отсюда. С другой - из-за шока, который он испытал, став в один прекрасный момент, в результате международных конъюнктурных соображений, лауреатом Нобелевской премии. С момента получения этого известия у него, как и других Нобелевских лауреатов, началась другая жизнь, как если бы до этого ты был просто извозчиком, а на следующий день проснулся дворянином, признанным в высшем свете. Такая система иерархий порождена Нобелевскими премиями, огромной политикой, которая существует вокруг них, и искусственными обстоятельствами, которые порождает это присуждение.

В моем представлении, Иосиф Бродский - блестящий математико-художественный автор.

- Вы сказали, что вас абсолютно ничего не интересует в смерти?

- У смерти, если вообще можно так фамильярно говорить о ней, есть синоним, который я долгое время не мог подобрать. Что-то с более высокой степенью осмысления. Это слово НИКОГДА.

Смерть всегда связана с человеком, с его уходом. То есть вы НИКОГДА не увидите его. Он НИКОГДА не коснется вашего плеча. НИКОГДА вас не обнимет. Вы НИКОГДА не почувствуете запаха его волос. НИКОГДА не услышите его голоса. НИКОГДА...

Вот что такое смерть. Никогда больше, ни при каких обстоятельствах. Это абсолютно не постигаемое, не подвластное осмыслению явление. Ошибка мироздания. Грубая ирония Создателя над Человеком: не только придумать ему смерть, но и наказать его пониманием собственной смертности. Если бы было возможно задать Создателю эти вопросы, но эти отношения односторонние».

- Кому принадлежит замысел фильма «Элита Петербурга», поднимающего проблему соотношения ученого и человека? Какое место в жизни ученого занимает нравственный поступок?

 - Это фильм Алексея Янковского (?), который всю сознательную жизнь работал рядом со мной. Наверное, какое-то мое влияние там присутствует. Кроме того, в фильме использованы фрагменты моего разговора с его отцом Дьяконовым (?).

Это была идея создания 100-серийного фильма под условным названием «Интеллектуальная элита Петербурга». 100 часовых фильмов-разговоров с учеными города, перешагнувших 60-65-летний рубеж. Мы отсняли материал для 4 фильмов, а дальше просто не хватило средств. Один материал был отснят с академиком Хмельницким - ведущим патологоанатомом Санкт-Петербурга, одним из выдающихся медиков в России и Европе. Один из главных вопросов, который я хотел обсудить с этими людьми - носителями огромных интеллектуальных миров, целого мыслительного космоса: «Какое место занимает человеческий поступок, нравственная мотивация в их жизни?». За исключением Хмельницкого ни с одним из этих людей обсудить эту тему мне не удалось.

Какие мотивы руководят умным человеком, смотрящим на жизнь как на географическое пространство, в котором кроме себя он видит другого, а жизнь зачастую предстает боевой операцией по отношению к другим людям. В научном мире такое случается часто. И нет терпимости, понимания, уважения, любви. Ответа на свои вопросы я так и не получил.

Вообще, при контакте с художественным произведением изначально нельзя ставить перед собой задачу: «я должен понять». «Я должен почувствовать», а если не почувствовал, значит, это не мое. Не потому, что произведение плохое или я как зритель недоразвит и чего-то не понимаю. Просто это «не мое». В сфере искусства такого «не мое» очень много.

Произведение искусства лишь песчинка, один оборот спиц в огромном полотне жизни.

Совпасть по вкусам, формам, размерам с каким-то количеством людей - большая редкость. Чем больше художественных задач ставит перед собой автор, тем меньше шансов получить благодарение аудитории. Потому что произведение заставляет работать обе стороны. Я свою часть труда уже проделал, частью своей жизни, в том числе. Аудитории остается пройти свой путь, тоже поработать. Найти время, силы, пространство внутри самого себя, поверить и пойти вслед за художественным автором.

И зритель не виноват, что очень часто он не может пойти по этому пути, потому что в данный момент может ощущать физический дискомфорт, переживать эмоциональный стресс, вообще быть настроенным на другое. Причин, по которым не происходит соприкосновения одного человека с другим в области интеллектуального творчества, очень много. Вы сами знаете это по тому, с каким трудом мы входим в мир каждого нового философа, начиная знакомство с ним. Все сопротивляется. Все кажется чужим. Все, буквально до каждого кирпичика, из которых возводит стену этот человек, надо попробовать на зубок. Либо стена слишком большая, либо кирпичи не из той глины сделаны. Редки эти совпадения.

- В своих фильмах вы всегда используете классическую музыку, а не специально написанную для данного фильма. Почему?

- Это большая проблема, в том числе, методологическая. Она связана с моим внутренним представлением об искусстве как факте свершившимся. То есть искусство уже есть, и нового, скорее всего, уже ничего быть не может. Искусство это то, что прошло главное испытание - испытание временем.

Если произведение не прошло этого испытания, его еще нет. Это просто опус под условным названием № такой-то. Если же испытание временем прошло, сменилось поколение, и следующее поколение чувствует то же самое, значит, произведение состоялось. Слушая адажио Альбиони, каждый раз сжимается сердце. И каждый раз думаешь, кем же надо быть, чтобы написать такое! Неужели так давно душа умела так чувствовать и так говорить. Поразительно говорить! Или японская поэзия - танка. Это чудо!

- В «Русском ковчеге» все говорит о неразрывной связи русской культуры с европейской. А в конце фильма голос за кадром произносит: «Прощай, Европа!». Как понять это противоречие?

- В моем представлении Россия - подросток, еще не выросшая страна. Страна с задержанным развитием. Судьба все время сталкивала этого «подростка» с несчастьями, с постоянной борьбой. Подросток не успевал образоваться, заняться своей жизнью, собой. Не успевал почитать, поговорить со своими старшими родственниками. В огромном пространстве мы живем по принципу «гуляй поле».

По отношению к нам Европа, скорее, приемные родители. Нам очень трудно их понять. Но практически во всех областях знания, искусства кто-то «ставил нам руку». И в какой-то момент это может прекратиться. Возьмите самую простую из практической деятельности людей - государственное строительство. До сегодняшнего дня ни системы, ни порядка, ни осмысленных действий в этой области у нас не наблюдается. И постоянно думаешь: «А может нам варягов пригласить?». Может быть, они научат нас хозяйство вести, заставят политиков заниматься тем, чем они должны заниматься.

Почему наше общество, народ столь бездарны в главном - в создании собственного дома? Почему по-прежнему в XXI веке 2-3 города жируют, а остальная часть огромной страны пребывает в бедственном состоянии? И об этом никто уже даже не говорит.

Почему можно избрать президентом абсолютно неизвестного человека? Как такое решение могли принять миллионы людей? Я не верю, что это результат манипуляции массовым сознанием предвыборных имиджмейкеров. А если бы он оказался не таким как Путин? А если бы на этом месте оказался абсолютный интриган или полный идиот?

Конечно, мы зависим от Европы. Мы не породили даже своей религии. Нам ее привнесли, предложили сначала тихонечко, а потом крестили мечом. Мы смяли все свои языческие традиции. Эволюционным путем ни одна стадия развития нашего общества не была завершена. В 1914-1917 гг. эта эволюционная цепь была прервана. Клюнув на европейский конфликт, Россия ввязалась в первую мировую войну. Россия все время выбирает революционный путь, что очень опасно. Это касается и экономики.

Конечно, мы европейские родственники. Но при этом нам нужно идти дальше. И неизбежно мы пойдем по какому-то своему пути. На наше предложение идти вместе, Европа отвечает отказом.

С огромной тревогой «европейские родственники» смотрят на русское искусство, русское кино. Порой даже с ненавистью, негодованием. Постоянное подозрение, озлобленное отношение к русской культуре, русскому обществу, российскому государству. Предположить возможность общего пути с Европой трудно. Пока у нас много своих «семейных проблем». Нужно многое осмыслить о сути своей жизни. За европейским столом, где уже знают, в какой руке ложку держать и зачем салфетка, нам находиться еще рано. Не потому, что мы такие дикие, а потому что у нас все по-другому. Россия - это другая цивилизация.

Есть Европа, есть мусульманская, китайская цивилизации. И есть цивилизация российская. Лучше если бы она так явно, так ярко не была выражена. К сожалению, это цивилизационное отличие не исследовано интеллектуально элитой. За решение этой задачи надо бороться по-настоящему. Фундаментальных открытий, рекомендационных для общества, на этом пути очень много. Это даже не целина, это terra incognito.

- Насколько тема власти будет продолжена в ваших будущих фильмах?

- Своими фильмами мы пытаемся сказать, что власти нет, ее не существует. Власть не от Бога, власть от людей. И здесь я иду в противоречии с православной церковью, с некоторыми московскими кинематографистами. Власть не от Бога и Богом не освящается. Церковь не должна иметь никакого отношения к власти, хотя она всеми силами к власти тянется.

На репетициях, съемках картины «Молох», постоянно приходилось повторять: «Нацизм не принесен к нам с Луны». Если бы это было так, мы собрали бы «чужой вирус» и его отправили обратно. К сожалению, нацизм - явление глубоко человеческое. И Гитлер - это квазичеловек, который в силу определенных обстоятельств, вдруг занял в обществе такое место, стал деструктивным фактором в истории. Почему? Потому что усредненные человеческие качества востребованы миллионами людей. Это является следствием абсолютно бессильной, слабой культуры и искусства. И, конечно, церкви.

Католическая церковь несет за нацизм такую же вину, как и европейцы-интеллектуалы 30-40-х гг. Все причины лежат внутри человека, внутри человеческого характера. Дьявола в мире нет. Есть злые поступки людей, извращенное злое поведение. Масштабы деструктивности человека имеют космические размеры. Никакое другое живое существо, рожденное Богом, не несет такой деструктивной энергии по отношению к своему Создателю, к миру, к людям, живущим рядом.

С точки зрения философии человеческий характер остается абсолютно не исследованным пространством. Мне кажется очень актуальным постепенное обращение философов к конкретным вещам. И чем раньше этот поворот произойдет, тем большие горизонты откроются перед вами, тем больше вы будете востребованы.

А что касается выбора персонажей, то нас интересуют люди, которые своими судьбами, своими действиями оказали влияние на жизнь миллионов людей. Я исключаю политико-исторический контекст. Мы рассматриваем конкретную судьбу человека по имени Гитлер, Ленин или Хирохито. Мы должны понять природу происхождение не только добра, но и зла.

Эти отвратительные проявления исходят именно от мужчины. Об этом надо думать, что за сублимация происходит, чего не хватает этим людям? Почему насилие с таким восторгом подхватывается миллионами людей и в первую очередь - женщинами? Кто были самыми большими поклонницами Гитлера? Кто бросал бюллетени в урны, выбирая его? В своем большинстве это были представительницы женской части населения Германии. Они же знали о программе этого человека, видели, что он ввергает страну в войны, читали о его воинствующем антисемитизме... И голосовали за него.

В литературе к глубокому уровню исследования этой проблемы не приблизился никто. Может быть, один шаг сделал Томас Манн. Но очень быстро все было превращено в бестселлеры. Посмотрите, как все просто представлено в фильме «Гибель богов», какие простые называются причины.

Если же серьезно посмотреть на процессы, происходившие тогда в европейской цивилизации: в политической, артистической среде и среди простых, «средних» людей, - станет понятно, что недостаточно тех инструментов, которыми пользовался Висконти при создании своего фильма. Философы к оценке нацизма до сих пор не могут подойти. А нацизм жив. И этим надо заниматься, для того чтобы понимать, что может ожидать нас в будущем.

 - Не совсем понятно ваше сравнение русской и европейской цивилизации с подростком и приемными родителями. Именно европейская цивилизация сейчас по уши в крови. И не тот ли самый подросток своей кровью смыл грех приемных родителей?

- Я не возражаю. На самом деле, европейцы не желают признавать это родство. Они с удовольствием пользуются услугами «подростка» в очень грязных, тяжелых работах. Своеобразный изгой в семье, на которого хотят сбросить все неблагодарные работы, а что происходит у него внутри никого не интересует. Европейцы не жаждут иметь нас в качестве родственников. Некоторые вообще даже не знают, существует Россия или нет.

Мы любим Европу, тянемся к ней по природному, естественному родству, а не потому, что они богатые и образованные. Сегодня мы хотим стать родственниками с теми, кто похуже, победнее нас в эволюционном, культурном плане. А в предшествующей истории у нас была тяга и толерантность к совершенно разным культурам.

Меня часто обвиняют, что персонажем «Русского ковчега» я сделал человека, который ненавидит Россию. Но это просто европеец, француз с высокомерной, небрежной тональностью (по-русски, «через губу»), говорящий о России. Они всегда смотрят «через губу» не только на Россию, но на Россию в первую очередь, потому что много раз ею пользовались. Они прекрасно понимают, что Россия много раз их спасала. Не будь жертв советского общества в борьбе с нацизмом, где бы сейчас была вся Европа.

А в основном, у нас с вами никаких противоречий нет.

«Подросток» - это гипербола, формула, чтобы на элементарном уровне понять себя. Может быть, он чуть повзрослее, даже ядерное оружие уже создал. Совершил ошибки вполне подростковые: поиграл в социализм - бросил, поиграл в капитализм - бросил. И решил пойти в подростковые банды. На этом принципе сейчас строится вся страна. Вся пронизана коррупцией и бандитизмом, практическим бандитизмом. Очень импульсивная, подростковая манера развития. Всем нам надо иметь это ввиду.

- Александр Николаевич, спасибо за встречу. Нам бы хотелось и в дальнейшем продолжать это общение с вами, чтобы лучше понимать не только ваши фильмы, а, вообще, лучше понимать.